В доме зажигали лампы, свет переливался из одной комнаты в другую. Молодые люди поднялись на крыльцо. Генрих решительно взял Машу за локоть, она не воспротивилась, а покорно оперлась на его руку. Это движение сказало ему все. В дом они вошли уже женихом и невестой.

Свадьба барона Генриха Корхонэна и девицы Марии Стрельниковой должна была состояться в Выборге, городе, где была ближайшая православная церковь. Уже не одно поколение Корхонэнов исповедовало православие, что давало возможность занимать должности на государственной службе в империи. Правда, покойный муж баронессы не жаловал ни военной, ни чиновничьей службы, так же как и сын, оба предпочитали жить отшельниками в собственном поместье. Гостей на торжество съехалось немного, зато самые именитые. У Елизаветы Дмитриевны голова шла кругом. Ее дочь все-таки вытащила счастливый билет и сделала такую блестящую партию! Правда, ее немного смущала та скоропалительность, с которой было сделано предложение и организована свадьба. Пусть бы молодые получше узнали друг друга; Маше нужно время, чтобы свыкнуться с предстоящим замужеством. Машу так же озадачила подобная стремительность. Ее обескураживало то, что собственная мать не воспротивилась столь странной спешке. Ведь надо было вернуться домой, в Петербург, подготовить новый гардероб, подвенечное платье.

– Зачем для этого совершать такое путешествие! – пожала плечами Аглая Францевна и жестом фокусника распахнула обширный шифоньер.

Он был набит одеждой: платья, летние и на зиму, шелковые, газовые, шерстяные. Шляпки и шляпы, стопки тончайшего белья, чулки, корсеты…

Маша непонимающе переводила взгляд с баронессы на мать.

– Милая моя, это все заказано для вас! Надеюсь, размер подойдет! Елизавета Дмитриевна, голубушка, не удивляйтесь, ведь когда я спрашивала вас ненароком, вы сами сообщили мне Машины мерки.

Елизавета Дмитриевна только руками всплеснула. Маша с недоумением смотрела на шкаф, ломившийся от одежды, на мать, выражение лица которой казалось ей непонятным, а возглас неискренним. Вероятно, маменька все-таки видела, как доставляют покупки для Маши.

– Мой сын, – продолжала Аглая Францевна, – пожелал, чтобы его невеста ни на миг не покидала нашего поместья. Поэтому, все необходимое для венчания доставят прямо сюда. Я думаю, что вам незачем возвращаться в Петербург! Генрих жаждет обвенчаться как можно скорее.

Вскоре прибыли портнихи, и поднялась веселая круговерть белых кружев, шелка, тюля.

Но почему Корхонэны не хотели, чтобы Маша и ее мать съездили в Петербург? Словно боялись, что невеста передумает и сбежит? К чему эта странная, даже неприличная спешка? И баронесса обращается с будущей невесткой необычайно любезно, даже заискивающе, словно та, богатая и знатная берет в мужья бедняка. Почему Генрих при всех его достоинствах еще не женат и, судя по всему, ни к кому не сватался? Что их обоих так привлекает в ней, в Маше? Конечно, приятно глядя на себя в зеркало думать, что ты хороша необычайно, прекрасно воспитана, благородного происхождения, что жених влюблен без памяти, его мать души не чает. Но тут-то возникало сомнение. Отчего ей так хорошо тут? Странная легкость в мыслях, некая пустота, словно внутри что-то вынули. Девушка пыталась заставить себя сосредоточиться на своих размышлениях, понять, что происходит. Но не могла, мысли ускользали, разлетались. Да и что тут особо размышлять, если удача сама идет тебе в руки? Но только удача ли это?

Подготовка к свадьбе закружила невесту и ее мать. Раздумывать уже было некогда. Маша и охнуть не успела, как оказалась перед алтарем. Ее нарядили в роскошное платье с длинным шлейфом, лицо покрывала прозрачная фата. Рядом стоял Генрих во фраке и белом галстуке. Шаферы держали над их головами венцы. С клироса доносилось божественное пение. Священник возносил молитвы. Молодым подали венчальные кольца. Маша протянула жениху руку в тонкой перчатке. Генрих взял ее маленькое колечко, в мерцающем отблеске свечей сверкнул крупный брильянт. И тут невеста к своему ужасу заметила, как из рукава фрака, из белоснежной манжеты к ней тянется когтистая лапа, покрытая коричневой клочковатой шерстью. Маша онемела, ее глаза округлились, лицо стало белее фаты. Коготь зацепил кружево рукава. Она подняла голову и хотела взглянуть на жениха, но тут силы ее покинули, она упала без чувств.

Суматоха, вызванная обмороком невесты, быстро улеглась. Дело житейское, духота, нервы! Новобрачной брызнули в лицо воды, и когда она открыла глаза, священник скороговоркой поспешил завершить обряд. Уже позже Маша, все еще не пришедшая в себя, поведала матери о своем видении.

– Полно, Маша, ты переволновалась, да и корсет был затянут слишком туго, вот и закружилась голова. Упала в обморок, а уж после тебе твои кошмары и привиделись!

Маша не стала спорить, наверное, мать права, так оно и было, она все перепутала от страха и волнения. Да и Генрих расстроен, что церемонию испортила! Как неловко получилось! Он расспрашивал Машу, что с ней такое сталось, но она постыдилась ему признаться в своих страхах.

Сразу после венчания молодые отправились в Гельсингфорс с неизбежными в таких случаях визитами. Маше очень хотелось поскорее оказаться в столице, но, к ее огорчению, выяснилось, что молодой супруг и не помышлял о поездке в Петербург. Не поехали молодожены ни в Италию, ни в Париж, куда, как казалось Маше, отправляются в свадебное путешествие богатые аристократические пары. Им предстояло навестить нескольких пожилых родственниц, которые не могли по дряхлости прибыть на церемонию, но прислали поздравления и подарки.

Провинциальный Гельсингфорс произвел на девушку неожиданно приятное впечатление. Правда, Машу, которая до этого почти нигде и не бывала, смущало, что вокруг слышна незнакомая речь. Юную путешественницу удивило, что центральная часть города – Сенатская площадь со зданием Государственного Совета, университет, библиотека – так напомнила ей родной Петербург. Те же строгие классические формы, желтые фасады и белые колонны. В центре площади царил кафедральный собор с зелеными куполами и золотыми крестами. Молодожены преодолели многочисленные ступени широкой лестницы, и с паперти храма им открылся чудесный вид на город. Потом они гуляли по Еспланади – прелестному парку, месту встреч, вежливых поклонов и демонстрации присланных из Парижа туалетов. Маша узнала, что сюда, в далекий северный край, на лето приезжают представители петербургского света, и в Гельсингфорсе можно запросто встретить столичных знакомых – словно на Невском проспекте. Правда, ее огорчило, что мужа почти не узнают и не кланяются, ведь Корхонэны живут затворниками. Генрих показал жене Рыцарский дом, где собраны гербы всех знатных семейств Княжества Финляндского, в том числе и Корхонэнов. Маша умилялась небольшим уютным домикам, горшочкам с цветами, выставленным в окнах с белыми аккуратными рамами. Ее поразили суда, толпившиеся у причала, большие и малые, с парусами и без. И опять некстати в памяти всплыли прогулки вдоль Крюкова канала, величественная Новая Голландия и плывущий в сером петербургском небе корабль.

Следующим пунктом путешествия молодых стал маленький городок Порвоо. Узрев одноэтажные домишки, кривые улочки на пригорках, Маша совсем расстроилась. Не так представляла она свое свадебное путешествие. Они поселились в единственной приличной гостинице и, нанеся визиты вежливости, двинулись осматривать городишко. Ратуша, где Александр I созвал финский сейм. Местный лютеранский собор с белыми оштукатуренными стенами и темной двускатной крышей. Брусчатка под ногами, дома на каменной кладке низенькие, можно заглянуть в окошки. Красные деревянные сараи. Скромный провинциальный быт.